Междуглушь - Страница 44

К оглавлению

— Тебе понравилось, да? — спросил Милос.

Она обернулась: его носитель был совсем рядом и поднимал руку, чтобы прикоснуться к её щеке. Алли оторопела.

— Не смей! — вскрикнула она и подалась от него на шаг.

— Почему?

— Ну, во-первых, хотя бы потому, что твоя тушка — девушка!

Он передёрнул плечами.

— И что с того? Твоя-то — парень!

Алли окинула себя взглядом. Точно — руки у неё были довольно-таки волосатые. Неудивительно, что она так чётко ощутила ветерок!

— Да просто… странно это как-то всё, — сказала она и «счистилась». Живой мир тотчас же затуманился, поплыл, а ветер теперь продувал прямо сквозь неё.

Милос тоже вышел из своей тушки.

— Мне раньше и в голову не приходило поиграть в прятки, — признался он. — Видишь, вызвался тебя учить, и вот пожалуйста — ты сама меня кое-чему научила!

— А что мы будем изучать завтра? — спросила Алли.

— О! Завтра будет самый интересный урок из всех!

Они отправились в обратный путь. Милос, как обычно, предложил свою руку Алли, но та, как обычно, отвергла его предложение, хотя вынуждена была признать, что делать это ей всё труднее и труднее.

* * *

Пока Алли проводила дни в обучении у Милоса, Майки тоже не терял времени, упражняясь в собственных умениях; только он практиковался в одиночку. Каждый день он уходил в какое-нибудь укромное местечко, потайное мёртвое пятно, и с утра до вечера оттачивал своё мастерство в том, в чём ему не было равных — в трансформации. Это была единственная часть его существования, над которой он по-прежнему имел контроль. Или, по во всяком случае, обретёт контроль, когда как следует натренируется.

Алли ушла с Милосом. Ладно. С этим он ничего поделать не мог. У него не было возможности проконтролировать, чем они там занимаются или о чём разговаривают. Зато он мог, например, отрастить себе перья или покрыться чешуёй. Мог водрузить у себя на носу рог. Мог обзавестись лишней парой ног или рук. Или украсить голову ветвистыми рогами, как у оленя. И так же, как вселение в чужое тело для скинджекера, трансформация была для него невероятно притягательной вещью. Да и то сказать — кто же может идти наперекор собственной природе?

Изменять себя становилось всё легче и легче, а вот возвращать себе нормальный вид — куда труднее. Однако так же, как и Алли, которая постепенно оттачивала свои навыки скинджекинга, Майки довёл до совершенства умение принимать исходную форму. Всего-то и надо было, чтобы стремление быть Майки МакГиллом превосходило желание оставаться одним из этих его странных, причудливых порождений. Проблема заключалась в том, что при таком многообразии собственных форм, ему становилось всё сложнее сохранять в себе желание быть Майки МакГиллом.

В тот вечер, когда Алли с Милосом развлекались в Гранд Оул Опри, Майки застукали.

Он нашёл себе уютное, довольно большое по размеру мёртвое пятно — там снесли всю улицу, чтобы построить автостраду. Ни одно из бывших строений не перешло в Междумир, но, должно быть, кто-то испытывал глубокие чувства к самой улице, потому что она осталась в вечности — вместе со всеми фонарями, окутывавшими Майки своим мягким светом. Однако он поступал очень легкомысленно, упражняясь на таком открытом, хорошо освещённом месте. Собственно, если принять во внимание характер превращения, над которым он работал, то его вообще никто не должен был бы поймать с поличным: у него в буквальном смысле слова прорезались глаза на затылке. И не только там. Он пытался выяснить, сколько глаз ему под силу вырастить. У него получилось пятьдесят три штуки; рассеянные по всему телу, словно волдыри ветрянки, большие синие глаза позволяли ему смотреть на мир под самыми разными углами.

Когда откуда-то сзади до ушей Майки донёсся изумлённый крик, все его глаза, для которых это было возможно, тотчас уставились на источник беспокойства и увидели пустившегося наутёк Хомяка.

Не теряя времени, Майки кинулся в погоню, превратив свои руки и ноги в щупальца — с их помощью он стремительно перебрасывал себя от одного фонарного столба к другому. Пролетев над головой Хомяка, он приземлился прямо перед ним и оскалил на него ряд мгновенно прорезавшихся клыков, отчего и без того крохотный умишко Хомяка усох до размеров горошины.

— Пожалуйста, пожалуйста, не надо делать мне больно! — захныкал Хомяк.

Глупость, конечно: Майки — вот досада! — никак не мог сделать ему больно, уж такова природа послесветов. Он превратил одно из своих щупалец в зазубренную зелёную клешню вроде тех, что бывают у насекомых, выбросил её вперёд и пригвоздил шею несчастной жертвы к фонарному столбу, который отозвался гулким звоном.

— Ты ничего не видел, понял? — проскрежетал Майки, с огромной радостью вслушиваясь в звуки собственного нечеловеческого голоса. — А если хоть словом обмолвишься кому-нибудь — враз откушу этой клешнёй твою бесполезную пустую голову!

Неважно, мог ли он претворить свою угрозу в жизнь; её вполне хватило, чтобы привести беднягу Хомяка к полному повиновению.

— Да, сэр, — пролепетал Хомяк. — Я ничего не видел! Ничего не видел!

Майки превратил клешню и щупальца в руки и ноги, затем втянул в себя все свои глаза, оставив только положенную по стандарту пару, с помощью которой продолжал прожигать Хомяка взглядом. Голос его тоже стал нормальным.

— А теперь возвращаемся к остальным. Делаем вид, что ничего не случилось, и тогда все будут счастливы и довольны.

Хомяк быстро-быстро закивал, отчего, кажется, было слышно, как затарахтели в его башке мозги: