Междуглушь - Страница 39

— Может, и готов, — сказал он.

Она отвернулась.

— Если это так, Майки, я не буду тебя удерживать.

«Ещё бы ты стала меня удерживать! — хотелось ему выкрикнуть. — Потому что тогда я перестану висеть камнем на твоей шее!»

Но вслух он сказал:

— Если ты скажешь, чтобы я остался, я останусь…

Алли покачала головой:

— Это было бы эгоистично с моей стороны.

* * *

Когда-то в давние времена у Майки МакГилла было ведро монет. Он забирал их у каждого из попадавших на его судно послесветов, неважно, становились ли эти ребята его «холуями» или отправлялись в трюм, где их подвешивали вверх ногами. Почему он обирал детишек? Да просто потому, что всё, попавшее в лапы МакГилла, становилось его собственностью — и люди, и вещи; иначе, как он тогда считал, и быть не может. Но почему он хранил эти монеты в ведре, надёжно запертом в сейфе? Ответ был прост, хотя МакГилл даже себе самому в этом не признавался.

Он хранил монеты, потому что знал.

Знал, для чего они предназначены, знал так же, как и все обитатели Междумира, хотя они и не отдают себе в этом отчёта. Это словно память о сне, которая исчезает, как только просыпаешься; это как имя на кончике языка. Но если ты послесвет — правда однажды придёт к тебе, и ты поймёшь, что всегда её знал. Просто долгое время монета как бы стояла в твоём сознании на ребре — тусклая металлическая полоска, которую очень трудно заметить. Но взгляни ещё раз — и вот она: сияющий кружок на твоей ладони. Она — свидетельство того, что есть мир и после Междумира; она — твоя плата за проезд в тот мир.

Когда-то в давние времена у Майки было целое ведро краденых монет, но сейчас у него осталась только одна; с того самого момента, когда он признался самому себе, что знает, для чего она — это случилось тогда, когда Алли решила присоединиться к нему — он никогда не забывал о монетке в своём кармане.

Теперь он ощущал её тяжесть так, как будто это был целый кошель с деньгами. Всё, что требовалось сделать — это вытащить её из кармана и подержать на ладони. Нагреется ли она? Раскроется ли перед ним пространство, образуется ли туннель, который втянет его и унесёт из Междумира в Великое Запределье — туда, куда уходят все?

И куда они уходят?

А если он ещё не искупил свои грехи? Ведь он был монстром так долго! А вдруг он пока не успел загладить все те мерзости, которые сотворил МакГилл?

Хотя… Ну и что, что не успел?! Если его затянет в этот туннель и бросит в бездну, то что с того! Он же выдержал существование в центре Земли! Выдержит и бездну.

Но сказать, что он не боится — это было бы неправдой.

Нет, он боялся не страданий — уж чего-чего, а их в его послежизни выпало ему предостаточно, хватило бы на целую вечность. Он страшился… пустоты. Страшился того, что станет ничем. И именно это с ним и происходило сейчас — он стал ничем. Среди скиндежкеров он чувствовал себя чем-то ничтожным, ни то ни сё. Вот чего он никак не мог принять.

Нет! Он не отправится к свету вот так, с поникшей головой! Когда-то он познал мгновения величия, и эти мгновения он будет помнить всегда. Когда-то он внушал страх и уважение, однако отказался от них ради Алли. Потому что любил её. И хотя он по-прежнему испытывал к ней глубокие, непреходящие чувства, сейчас всё было не совсем так, как когда-то. Он дивился: как может любовь быть такой многоликой? Чувство, которое когда-то обуздало его бешеный характер, теперь грозило разорвать его сердце на части.

* * *

Они шагали всю ночь, стараясь наверстать упущенное. Наутро, очень рано, Милос позвал Алли на очередной урок скинджекинга. Сегодня он учил её тому, что он называл «справедливым воздаянием» и «напутствием».

«Воздаяние» предполагало вселение в тело узника. На полпути между Либаноном и Нэшвиллом находилась тюрьма — вот туда-то Милос с Алли и собирались отправиться.

— Знаю, знаю — это не совсем подходящее место для романтического свидания, — балагурил Милос.

— Особенно если иметь в виду, что это вовсе не свидание, — остудила его пыл Алли.

Препятствие в виде электрифицированных ворот тюрьмы строгого режима, предназначенных для того, чтобы не пускать на свободу живых, для послесветов не представляло ни малейшей трудности. Проходя через них, Алли ощутила лишь что-то похожее на несварение желудка, если можно ощущать несварение во всём теле.

Проникнув за ворота, ребята принялись скинджекить арестантов, чтобы точно выяснить, кто из них действительно виновен в преступлении, за которое осуждён.

— Но ведь это же невозможно, — возражала Алли ещё до того, как они взялись за дело. — Конечно, мы можем слышать их мысли, но только те, которые приходят им в голову в тот момент, когда мы вселяемся в них. К тому же если мы подберёмся к их сознанию слишком близко, они заподозрят что-то неладное и встанут на дыбы!

— Это так, но нам вполне под силу контролировать общее направление их мыслей, — отвечал Милос, — и при этом они даже не будут догадываться о нашем присутствии.

Он предложил Алли вселиться в одного из узников — немного поприличней с виду — и при этом думать о чём-нибудь таком, что вызвало бы у девушки чувство вины. Её мысли мгновенно обратились к Майки. Алли грызла совесть: они всей компанией отправились на скинджекинг, бросив его одного. Эти печальные думы вызвали внезапную ответную вспышку со стороны её хозяина-арестанта. У того тоже совесть была нечиста — да, он и в самом деле крал чеки социального обеспечения у беспомощных стариков.

В тот момент, когда на Алли обрушилась эта исповедь, девушка немедленно «счистилась». Она была до такой степени ошеломлена, что ей понадобилось несколько минут на то, чтобы прийти в себя. Ещё четыре раза она пробовала с разными людьми, прежде чем решила, что с неё хватит. Последний из подопытных либо был невиновен, либо его мысли не поддавались прочтению — Алли так и не удалось точно это выяснить.